За мутным стеклом тоненько тянулись вверх три березки, а за ними высилась, казалось, до самого неба серая стена роя́льной фабрики.
— Михаил Арцыбашев, Санин
Но когда ясно представляла себе, что это так и есть, становилось вдруг скучно и вся дальнейшая жизнь начинала казаться чем-то вроде знакомой серой стены роя́льной фабрики.
— Михаил Арцыбашев, Санин
Бисквитное сиденье роя́льной табуретки.
— Илья Ильф, Двенадцать стульев. Золотой теленок
Газеты же мать, с каким-то высокомерным упорством мученика, ежеутренне, ни слова не говоря отцу, неизменно и невинно туда их клавшему, с рояля снимала – сметала – и, кто знает, не из этого ли сопоставления роя́льной зеркальной предельной чистоты и черноты с беспорядочным и бесцветным газетным ворохом, и не из этого ли одновременно широкого и педантического материнского жеста расправы и выросла моя ничем не вытравимая, аксиомная во мне убежденность: газеты – нечисть, и вся моя к ним ненависть, и вся мне газетного мира – месть.
— Марина Цветаева, Проза
И еще раз ту же голову – в одном из парных стоячих зальных зеркал, в зеркальной его вертикали над роя́льной горизонталью, ту же голову, но с невидимой нам стороны (тайна зеркала, усугубленная тайной профиля!) – в отвесном зеркальном пролете, отдаляющем ее от нас на всю непостижимость и недостижимость зеркала, голову матери, между свеч от зеркала делающуюся – почти елкой!
— Марина Цветаева, Проза