Вечно меня́ющая позу, покашливающая в коричневое кашне, в клубе было прохладно, отбрасывающая его край, покусывающая губы от волнения, одновременно все время видящая меня рядом своим непостижимым карим глазком, встряхивающая головой и отбрасывающая прядь со лба, в ужасе закрывающая уши, если на сцене сфальшивили, кричащая туда или, если ее не понимали, вскакивающая и бегущая с развевающимися концами длинного кашне, вылетающая на сцену, свет которой почему-то с особой жадностью озарял и ловил ее быстрые, цветущие ноги!
— Фазиль Искандер, Сборник "Кролики и удавы"
Старая итальянская грамматика, так же как и наша русская, все та же волнующаяся птичья стая, все та же пестрая тосканская «schiera»[72], то есть флорентийская толпа, меня́ющая законы, как перчатки, и забывающая к вечеру изданные сегодня утром для общего блага указы.
— Осип Мандельштам, Век мой, зверь мой