Одним здоровым ухом и одним глухим я слышал безупречный голос, который в четырнадцать лет был уже голосом взрослой женщины; и был он полон чистотой крыльев, и болью изгнания, и полетом орла, и прелестью жизни, и нежностью соловьев, и вездесущим бытием Бога во всей славе Его; голос этот впоследствии сравнивали с кличем Мухаммадова муэдзи́на Билала, – но исходил он из уст худенькой девочки.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Будда, оберегая своего располовиненного боевого друга от обескураживающего зрелища – механического муэдзи́на, чей призыв к молитве процарапан и заедает всегда в одних и тех же местах, достал из складок бесформенного одеяния некий сверкающий предмет, и направил подернутый пеленою взгляд на серебряную плевательницу.
— Салман Рушди, Дети полуночи
В холодный январский день, когда крики муэдзи́на с самого высокого минарета Пятничной мечети замерзали, покидая его уста, и опускались на город священным снегом, вернулась Парвати.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Пламенели пышные, во все небо, закаты — и угасали, оставив по себе розовый тихий свет на снеговых вершинах; в мирную вечернюю тишину, в простор туманных полей и влажных садов, далеко летел с минарета призыв муэдзи́на, всегда один и тот же, всегда печальный и возвышенно–сладостный.
— Леонид Соловьев, Повесть о Ходже Насреддине
Он сомкнул глаза и, будучи на самом рубеже сна, успел еще услышать залетавший в хибарку призыв муэдзи́на — утреннюю благодарственную молитву за новый день и новый свет, ниспосланные миру.
— Леонид Соловьев, Повесть о Ходже Насреддине