Яры́га наклонился к серо-коричневой воде, в которой как бы полоскались комковатые облака, а поверху плавало несколько льдинок, тонких и прозрачных.
Сбросив на пол недошитые шубы и шапки, яры́га завесил окно связкой собольих шкур, чтобы с улицы никто не увидел скорняка и не пришел на помощь и, выйдя из избы, запер ее на большой ржавый замок, обнаруженный в сенях на полу, а ключ сунул в карман ферязи.
Яры́га засмеялся натужно и вытолкнул вперед повариху, нарумяненную, в венце из золотой проволоки в несколько рядов с поднизью, украшенной жемчугом, в белой рубахе до пят с вышитым золотом подолом, поверх которой был надет летник до щиколоток из червчатой камки с серебряными и золотыми узорами, поочередно представляющими листья, вошвами из черного бархата, расшитого канителью и трунцалом, подолом из лазоревого атласа и шейным ожерельем из черной тесьмы, унизанными жемчугом и пристегнутыми к воротнику пятью золотыми пуговицами.
Пока купец рылся, отыскивая мелкую монету, в прямоугольном кошельке из мягкой дубленой яловки, сложенной вдвое и прошитой двумя рядами медной проволоки, оба стрельца, яры́га, повариха и, после того, как мать столкнула с его головы шапку, мальчик перекрестились на икону над входом.
Пока он там барахтался, яры́га перевел взгляд на стол и -- то ли ему почудилось, то ли было на самом деле -- заметил, как замерли двигавшиеся иголки с ниткам, которые сами по себе шили шубы и шапки.