Все спали, и только против Санина мещанин в чу́йке злобно ругался с женою, боязливо отмалчивающейся и только судорожно поводившей испуганными глазами.
— Михаил Арцыбашев, Санин
В одном месте — это какая-нибудь клинообразная, бойко-плутяжная бородка, в чу́йке; в другом — известный небритоусатый тип, с кокардой на красном околышке засаленной фуражки, с коим необходимо соединяется представление о «жене-вдове и шести сиротах мал мала меньше»; в третьем — вы непременно наткнетесь на подобный же тип, только другого оттенка: засаленный же вицмундир гражданский, с оборванными кой-где, болтающимися пуговками, такая же неумытость и небритие и такой же букет сивушного масла, имеющий свойство, подобно китайским пачули, давать знать о себе за три, за четыре шага.
— Всеволод Крестовский, Петербургские трущобы
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чу́йке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
— Лев Толстой, Война и мир
Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чу́йке, стоял над ними.
— Лев Толстой, Война и мир
Меньшой мальчик, лет семи, в чу́йке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи-няньки.
— Лев Толстой, Война и мир