Оценку, данную Скоттом, через несколько десятилетий повторит благодарная ученица Джейн Остен Джордж Элиот: «Знание писательницей мира, ее особый такт, с которым она описывает своих героев, заставляет меня вспомнить художников флама́ндской школы».
— Джейн Остeн, Эмма
Эта плоская, цветущая, мирная страна никогда не казалась такой богатой и благоденствующей, как в начале лета 1815 года, когда на ее зеленых полях и в тихих городах запестрели сотни красных мундиров, а по широким дорогам покатили вереницы нарядных английских экипажей; когда большие суда, скользящие по каналам мимо тучных пастбищ и причудливых живописных старых деревень и старинных замков, скрывающихся между вековыми деревьями, были переполнены богатыми путешественниками-англичанами; когда солдат, заходивший в деревенский кабачок, не только пил, но и платил за выпитое; а Доналд – стрелок шотландского полка {Этот случай упомянут в «Истории Ватерлооского сражения» мистера Глейга.}, квартировавший на флама́ндской ферме, – укачивал в люльке ребенка, пока Жан и Жанет работали на сенокосе.
— Уильям Теккерей, Ярмарка тщеславия
Пиши: «Он читает на двух языках все, что выходит замечательного по всем отраслям человеческих знаний, любит искусства, имеет прекрасную коллекцию картин флама́ндской школы – это его вкус, часто бывает в театре, но не суетится, не мечется, не ахает, не охает, думая, что это ребячество, что надо воздерживать себя, не навязывать никому своих впечатлений, потому, что до них никому нет надобности.
— Иван Гончаров, Обыкновенная история
Ни обескровленный феодализм, ни новоявленная буржуазия, с ее тяготением к флама́ндской тяжести и важности, не могли дать исхода огромной динамической способности, каким-то чудом накопленной и сосредоточенной в парижском клерке.
— Осип Мандельштам, Век мой, зверь мой
И вот «уличная» песнь «Чистилища» с ее толкотней назойливых флорентийских душ, требующих, во-первых, сплетен, во-вторых, заступничества и, в-третьих, снова сплетен, идет на приманке жанра, на типичной флама́ндской дудочке, которая стала живописью только триста лет спустя.
— Осип Мандельштам, Век мой, зверь мой