В упомянутом выше слове ударение должно быть поставлено на слог со второй буквой Е — тысячелЕтием.
«Если я справедливо трактую приведенную вами аллегорию, река – это град Божий, иначе говоря, царство праведных, которое приближается и исполнится вместе с тысячеле́тием.
— Умберто Эко, Имя розы
Привык я также к Городу, осмотрел его памятники, скопленные тысячеле́тием, узнал все семь холмов и даже полюбил своеобразную красоту его одноцветных старых домов, почтенных своей старостью, и стал находить особую прелесть в немолчном шуме и непрерывном движении его улиц.
— Валерий Брюсов, Моцарт
Был, кажется, дождливый день, скука привела моего героя к полкам редко посещаемой библиотеки, и здесь, среди взбудораженной книжной пыли, был отыскан Ноткер Заика; хотя Ноткер и не был ничьим вымыслом, но успел отсуществовать ровно тысячу лет тому назад: кроме имени, сразу же заинтересовавшего нашего собирателя фабул, от него не осталось почти ничего; лишь нескольких полуапокрифических данных, выдержавших испытание тысячеле́тием: это-то и давало возможность сделать его заново, превратить оттлевшее в расцветшее.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Был, кажется, дождливый день, скука привела моего героя к полкам редко посещаемой библиотеки, и здесь, среди взбудораженной книжной пыли, был отыскан Ноткер Заика; хотя Ноткер и не был ничьим вымыслом, но успел отсуществовать ровно тысячу лет тому назад: кроме имени, сразу же заинтересовавшего нашего собирателя фабул, от него не осталось почти ничего; лишь нескольких полуапокрифических данных, выдержавших испытание тысячеле́тием: это-то и давало возможность сделать его заново, превратить оттлевшее в расцветшее.
— Сигизмунд Кржижановский, Клуб убийц Букв
Был, кажется, дождливый день, скука привела моего героя к полкам редко посещаемой библиотеки, и здесь, среди взбудораженной книжной пыли, был отыскан Ноткер Заика; хотя Ноткер и не был ничьим вымыслом, но успел отсуществовать ровно тысячу лет тому назад: кроме имени, сразу же заинтересовавшего нашего собирателя фабул, от него не осталось почти ничего; лишь нескольких полуапокрифических данных, выдержавших испытание тысячеле́тием: это-то и давало возможность сделать его заново, превратить оттлевшее в расцветшее.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка