Если уж он рисовал, если уж он дорывался до любимейшего занятия своего, до те́мперных красок, акварели, гуаши, угля, сангины, карандашей, восковых мелков или туши, до всего, чем способен был он заполнять пустую дотоле поверхность кусков оргалита, картонок, фанерок, листов бумаги, дощечек, холстов, то происходило это на едином, невообразимо долгом, таком, что и сравнивать не с чем его, дыхании, без малейших, вполне естественных, для любого другого, только не для него, находящегося в творческом трансе, признаков усталости и без всяких, даже крохотных, перерывов, покуда длилось и властвовало над ним, над его душою, нужное, с ритмами, важными для созданий его, состояние, — и количество сделанных им работ, изумлявших свидетелей ворошиловского рисования, учёту не поддавалось, и свет их, и дух высокий очевидными были для всех.
— В. Д. Алейников, Неизбежность и благодать: История отечественного андеграунда, 2011
Подобный приём позволил ему достичь необычного эффекта — на белом грунте смесь масляных и те́мперных красок буквально засияла.
— М. В. Алферова, Леонардо да Винчи. Настоящая история гения, 2015