Это было уже не просто отречение от статьи об Эдипе, здесь содержались фразы о любви к Сове́тскому Союзу, о верности коммунистической партии, было здесь и осуждение интеллектуалов, стремившихся якобы ввергнуть страну в пучину гражданской войны, но самое страшное — здесь был донос на редакторов писательского журнала, в том числе и на высокого сутуловатого редактора (Томаш с ним никогда не встречался и знал его лишь по фамилии и фотографиям), которые преднамеренно злоупотребили его статьей, придав ей иной смысл и превратив ее в контрреволюционную прокламацию; они были, дескать, слишком трусливы, чтобы написать такую статью собственноручно, и потому решили спрятаться за спину наивного доктора.
— Милан Кундера, Невыносимая легкость бытия
Я бы не хотел ее чернить, показывать вам ее только сквозь призму своих личных горестей: она ездила с лекциями по Сове́тскому Союзу и по Америке.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Юлиус Розенберг и его жена Этель – те самые Розенберги, которых в 1950 году приговорят к смертной казни, посадят на электрический стул за то, что они якобы передали Сове́тскому Союзу секреты производства атомной бомбы.
— Даниил Гранин, Зубр. Бегство в Россию
Как видите, кое-какие услуги я тогда оказал Сове́тскому Союзу.
— Александр Золототрубов, Зарево над Волгой
Они не декларируют на каждой странице свою любовь к сове́тскому строю и сове́тскому образу жизни, но чувством этой любви проникнута каждая страница их книг.
— Илья Ильф, Двенадцать стульев. Золотой теленок