Нечто, что Бог требует от сме́ртного, а также страх, рожденный таким требованием.
— Фрэнк Герберт, Дюна
Если же кто в поле встретится с отроковицею обрученною и, схватив ее, ляжет с нею, то должно предать смерти только мужчину, лежавшего с нею, а отроковице ничего не делай; на отроковице нет преступления сме́ртного: ибо это то же, как если бы кто восстал на ближнего своего и убил его; ибо он встретился с нею в поле, и хотя отроковица обрученная кричала, но некому было спасти ее.
— Маргарет Этвуд, Рассказ Служанки
В первом часу полудня ей сделалось дурно: дышавшее молодостью и красотой лицо исказилось, дрожь и судороги начали пробегать по стройному ее телу и через час, невзирая на помощь врачей, она скончалась – от яду, как справедливо замечает Герберштейн.[8] Пораженный ужасом, князь Телепнев, его сестра боярыня Аграфена Челяднина и восьмилетний царь Иван Васильевич, рыдая, стояли у сме́ртного одра правительницы, и вопли их глухо и безответно раздавались под сводами царской опочивальни… Бояре молчали, не высказывая ни жалости к покойнице, ни уважения к ее сыну, ни недавнего страха к ее любимцу.
— Кондратий Биркин, Временщики и фаворитки
Так погибли обольщенные бесом волхвы, не предвидевшие своего сме́ртного часа.
— Антонин Ладинский, XV легион. Последний путь Владимира Мономаха
Мало еще было вам сме́ртного убойства?
— Алексей Толстой, Князь Серебряный