Потом детские эти игры я бросил… быстро освоил тонкости преферанса… мгновенно проворачивал в башке варианты расклада и игровой тактики… но, обожая риск, никогда не удивлялся ни паршивому, ни потрясному при́купу… потом полюбил покер… мне нравилась эта игра, требовавшая не только чистой везухи, но артистизма, финтового лицедейства, сообразительной наблюдательности и построенного именно на ней бесстрашного риска, который умело притырен за флегматичностью, близкой к равнодушию… как я быстро просёк, в этой игре мало кому удаётся приручить полную невозмутимость, чем бы и как бы её ни притыривать… потому что многие рьяные картёжники, умеющие управлять сознанием, бессильны – они не замечают многочисленных бесчинств подсознанки, истинной хозяйки выражения их лиц, характеров, манер, состояния нервишек… а мне важно было приметить в увлечённом игроке, кажущемся самому себе большим актёром, неподконтрольную его воле чёрточку поведения – размеры зрачков, цвет кончиков пальцев, изменение движения рук, положение ног, особенности дыхания… всё это и много чего другого говорило или о крутом раскладе, или об отчаянном риске при блефе, когда на руках полнейшая вшивота, нередко, как это ни странно, берущая верх.
— Юз Алешковский, Предпоследняя жизнь. Записки везунчика