Все становится у него отдельной картиной; все предметы его; изо всего, как ничтожного так и великого, он исторгает одну электрическую искру того поэти́ческого огня, который присутствует во всяком творенье Бога, – его высшую сторону, знакомую только поэту, не делая из нее никакого примененья к жизни в потребность человеку, не обнаруживая никому, зачем исторгнута эта искра, не подставляя к ней лестницы ни для кого из тех, которые глухи к поэзии.
— Николай Гоголь, Духовная проза
К чести, однако ж, верного поэти́ческого чутья нашего нужно сказать то, что в образец пошел один Лафонтен затем именно, что был ближе к природе: Дмитриев, Хемницер и Богданович стали производить подобные ему в простоте творенья, обработывая те же предметы.
— Николай Гоголь, Ревизор
В то время когда Жуковский стоял еще на первой поре своего поэти́ческого развития, отрешая нашу поэзию от земли и существенности и унося ее в область бестелесных видений, другой поэт, Батюшков, как бы нарочно ему в отпор, стал прикреплять ее к земле и телу, выказывая всю очаровательную прелесть осязаемой существенности.
— Николай Гоголь, Ревизор
Господин же Тургенев понимал Гоголя, конечно, до тонкости; как все тогда, полагаю, любил его до восторга и сверх того сам был поэт, хотя тогда почти не начинал еще своего поэти́ческого поприща.
— Федор Достоевский, Записки о русской литературе
Это бедные Изиды, обреченные на вечные поиски куда-то затерявшейся второй части поэти́ческого сравнения, долженствующей вернуть поэтическому образу, Озирису, свое первоначальное единство.
— Осип Мандельштам, Век мой, зверь мой