Мы вновь и вновь прошли через всю гамму американских придорожных ресторанов, от простецкого «Ешь!» с его оленьей головой (помню тёмный след длинной слезы у внутреннего угла стеклянного глаза), будто бы «юмористическими» цветными открытками с задницами, немецкого «курортного» типа, бумажками оплаченных счётов, посаженными на кол, леденцами в виде лилипутовых спасательных кругов, чёрными очками на продажу, рекламно-небесными видениями разных родов мороженного по стенам, половиной шоколадного торта под стеклом и несколькими отвратительно опытными мухами, извилисто и быстро ползу́щими по липкой сахарной сыпалке на мерзком прилавке; и до самого верхнего разряда, до дорогого кабарэ с притушенным светом, уморительно жалким столовым бельём, нелепыми официантами (бывшими каторжниками или подрабатывающими студентами), гнедой спиной киноактрисы, соболиными бровями её хахаля, да оркестром, состоящим из стиляг с саксофонами.
— Владимир Набоков, Лолита
По Атлантике pыcкали немецкие подводные лодки, оxотяcь за медленно ползу́щими конвоями эcминцев и беcпомощныx тоpговыx cудов.
— Розамунда Пилчер, Семейная реликвия
Над ним не было ничего уже, кроме неба, – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползу́щими по нем серыми облаками.
— Лев Толстой, Война и мир
Карташев засмотрелся, и мысли улетали в открытое окно и неслись то к поспевавшему хлебу, то к скирдам, то к свежей пашне с седыми быками, лениво ползу́щими по борозде.
— Николай Гарин-Михайловский, Детство Тёмы
Над ним не было ничего уже, кроме неба, – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползу́щими по нем серыми облаками.
— Лев Толстой, Война и мир