«Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» – думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подыма́вшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
— Лев Толстой, Война и мир
Толпа, отслушав речь, разочарованная и насмешливая, начала уже расходиться, когда в воздухе нежданно возник звук: это было тихое и тонкое, будто стеклянное, дребезжание, подыма́вшееся вверх и вверх, как голос непрерывно натягиваемой струны: экс начал свою работу.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Толпа, отслушав речь, разочарованная и насмешливая, начала уже расходиться, когда в воздухе нежданно возник звук: это было тихое и тонкое, будто стеклянное, дребезжание, подыма́вшееся вверх и вверх, как голос непрерывно натягиваемой струны: экс начал свою работу.
— Сигизмунд Кржижановский, Клуб убийц Букв
Толпа, отслушав речь, разочарованная и насмешливая, начала уже расходиться, когда в воздухе нежданно возник звук: это было тихое и тонкое, будто стеклянное, дребезжание, подыма́вшееся вверх и вверх, как голос непрерывно натягиваемой струны: экс начал свою работу.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
«Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» – думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подыма́вшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
— Лев Толстой, Война и мир