Если в те часы, когда дракон спит, мертвец и вылезает проветриться, если он и гуляет по Кукс-Корту, пока его не заставит вернуться на кладбище кукареканье жизнерадостного петуха, который почему-то, – интересно знать, почему? – неизменно предчувствует рассвет, хотя обитает в погребе маленькой молочной на Карситор-стрит, а значит, не может иметь почти никакого представления о дневном свете, – если Пеффер и навещает когда-нибудь скудно освещенный Кукс-Корт, – чего ни один владелец писчебума́жной лавки не может категорически отрицать, – то он приходит незримо, никому не мешая, и никто об этом не знает.
— Чарльз Диккенс, Холодный дом
Когда Пеффер еще не отжил своего срока, а Снегсби семь долгих лет «отбывал срок ученичества», у Пеффера, в той же писчебума́жной лавке, жила его племянница – низенькая, хитрая племянница, перетянутая, пожалуй, слишком туго, и с острым носом, напоминающим о резком холоде осеннего вечера, который тем холоднее, чем он ближе к концу.
— Чарльз Диккенс, Холодный дом
Мистер Снегсби, владелец писчебума́жной лавки в Куке-Корте, выходящем на Карситор-стрит, чувствует, что общее безделье и одурь влияют не только на его душу, – душу человека, чувствительного и склонного к созерцанию, – но и на его торговлю, – как уже было сказано, торговлю канцелярскими принадлежностями.
— Чарльз Диккенс, Холодный дом
И владелец писчебума́жной лавки очень точно, хотя и несколько многословно, пересказывает все, что говорил Джо у него в доме при гостях.
— Чарльз Диккенс, Холодный дом
Призрачная тень в белье с оборками и ночном чепце следует за владельцем писчебума́жной лавки, проникает в комнату, из которой он вышел, и скользит наверх.
— Чарльз Диккенс, Холодный дом