Вот почему еще желательно бы: что, если это и впрямь настоящий нигилист деревенский, доморощенный отрица́тель и мыслитель, не верующий, с высокомерною насмешкой выбравший предмет состязания, не страдавший, не трепетавший вместе с своею жертвою, как предположили мы в нашем этюде, а с холодным любопытством следивший за ее трепетаниями и корчами, из одной лишь потребности чужого страдания, человеческого унижения, – черт знает, может быть, из ученого наблюдения?
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Конечно, скажут, что тут нечему радоваться, если б и было так: «все же отрица́тель – гунн, варвар и татарин – отрицал не во имя чего-нибудь высшего, а во имя того, что сам был до того низок, что даже и в два века не мог разглядеть европейскую высоту».
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Современный отрица́тель, из самых ярых, прямо объявляет себя за то, что советует дьявол, и утверждает, что это вернее для счастья людей, чем Христос.
— Федор Достоевский, Записки о русской литературе
Нашему русскому, дурацкому (но страшному социализму, потому что в нем молодежь) – указание, и кажется, энергическое: хлебы, Вавилонская башня (то есть будущее царство социализма) и полное порабощение свободы совести – вот к чему приходит отчаянный отрица́тель и атеист!
— Федор Достоевский, Записки о русской литературе