Не будет миру свободы, пока все религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое, подлежащее критике и отрица́нию.
— Александр Герцен, Кто виноват?
Оперируя тезисами и понятиями, близкими в отдельных случаях к философским идеям Канта, Шопенгауэра, Штирнера, герой «Записок из подполья» утверждает, что философский материализм просветителей, взгляды представителей утопического социализма и позитивистов, равно как и абсолютный идеализм Гегеля, неизбежно ведут к фатализму и отрица́нию свободы воли, которую он ставит превыше всего.
— Федор Достоевский, Записки из Мертвого дома. Рассказы
<…> В человеке, лишенном всевозможной самодеятельности и принявшем (и по обычаю, и по невозможности принять иначе) предстоящую действительность за нечто крайне нормальное, невообразимо-непреложное и установившееся, естественно рождается некоторое влечение, некоторый соблазн к сомнению, к философствованию, к отрица́нию.
— Федор Достоевский, Записки о русской литературе
Но странным образом, в расцвете национальной культуры, начавшемся после освобождения Индии от английского владычества, именно живопись заняла первое место, в то время как скульптура пошла путями рабского подражания или древности, или безобразному отрица́нию искусства, родившемуся в западных странах, одичавших в гонке технических усовершенствований и создании массы вещей, поработивших ум и сознание человека.
— Иван Ефремов, Лезвие бритвы
каждый к своему отрица́нию, и вы поймете, отчего лучшие ваши умы, углубляясь в сокровищницу души человеческой, нежданно для самих себя выносят из оной те верования, которые издавна сияют на славянских скрижалях, им неведомых; {* Баадер[231], Кениг[232], Баланш[233], Шеллинг[234].} вы изумитесь, что существует народ, который начал свою литературную жизнь, чем другие кончают, — сатирою, т. е.
— Владимир Одоевский, Русские ночи