Вот каким было существо, везшее меня однажды в автомобиле сквозь летние сумерки, – ни женщина, ни дитя – девочка, еще не потревоженная любовью, вдруг смущенно откры́вшая силу своей красоты, стоящая в нерешительности на зеленом берегу жизни; человек, увидевший у себя в руке неведомо откуда взявшееся смертельное оружие; героиня детской сказки, держащая в горсти волшебное колечко – стоит только потереть его кончиками пальцев и шепнуть волшебное слово, и земля разверзнется у ее ног и изрыгнет покорного исполина, который распластается перед нею и будет исполнять все ее желания, но что он ей ни принесет, еще окажется не то, не такое, не так.
— Ивлин Во, Возвращение в Брайдсхед
Откры́вшая мне девочка казалась не старше Сацу, но была худенькая и нервная, как птица.
— Артур Голден, Мемуары гейши
В душе же Пьера происходила за все это время сложная и трудная работа внутреннего развития, откры́вшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.
— Лев Толстой, Война и мир
Умалчиваем об этих бесконечных усобицах, о неудачах де Люиня, подвигах Людовика XIII, об осаде Монтобана (послужившей в недавнее время сюжетом для лубочного романа какому-то модному французскому романисту)… Самым важным событием этой эпохи была смерть де Люиня, откры́вшая путь к престолу королевскому гениальному Ришелье.
— Кондратий Биркин, Временщики и фаворитки
В душе же Пьера происходила за все это время сложная и трудная работа внутреннего развития, откры́вшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.
— Лев Толстой, Война и мир