И помню – когда я, еще физически слабый и полувключенный в мир, открыл – после долгого перерыва – дверь этой черной комнаты и, добравшись до этого вот кресла, еще раз оглядел пустоту бескнижья, она, пусть невнятно и тихо, но – все же, все же – заговорила, – согласилась заговорить со мной снова, как в те, казалось, навсегда отжи́тые дни!
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Отжи́тые жизни сами ткут чернонитный ковер, выстилающий стиксово русло.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
И помню – когда я, еще физически слабый и полувключенный в мир, открыл – после долгого перерыва – дверь этой черной комнаты и, добравшись до этого вот кресла, еще раз оглядел пустоту бескнижья, она, пусть невнятно и тихо, но – все же, все же – заговорила, – согласилась заговорить со мной снова, как в те, казалось, навсегда отжи́тые дни!
— Сигизмунд Кржижановский, Клуб убийц Букв
И помню – когда я, еще физически слабый и полувключенный в мир, открыл – после долгого перерыва – дверь этой черной комнаты и, добравшись до этого вот кресла, еще раз оглядел пустоту бескнижья, она, пусть невнятно и тихо, но – все же, все же – заговорила, – согласилась заговорить со мной снова, как в те, казалось, навсегда отжи́тые дни!
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Отжи́тые жизни сами ткут чернонитный ковер, выстилающий стиксово русло.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка