Но даже в лучшие наши мгновения, когда мы читали в дождливый денёк (причём Лолитин взгляд всё перелетал от окна к её наручным часикам и опять к окну), или хорошо и сытно обедали в битком набитом «дайнере» (оседлом подобии вагона-ресторана), или играли в дурачки, или ходили по магазинам, или безмолвно глазели с другими автомобилистами и их детьми на разбившуюся, кровью обры́зганную машину и на женский башмачок в канаве (слышу, как Лолита говорит, когда опять трогаемся в путь: «Вот это был точно тот тип спортивных туфель, который я вчера так тщетно описывала кретину-прикащику!») — во все эти случайные мгновения я себе казался столь же неправдоподобным отцом, как она — дочерью.
— Владимир Набоков, Лолита
– Скучно говорить об этом, – сказал он, передавая бутылку товарищам и разглаживая обры́зганную бороду.
— Максим Горький, Сказки об Италии и не только…
В ночь эту, обры́зганную молочным светом бледно-желтых звезд, в лавчушке, набитой людьми до отказа, почти не было сна.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон