Остальной люд в нашей казарме состоял из четырех старообрядцев, стариков и начетчиков, между которыми был и старик из Стародубовских слобод; из двух-трех малороссов, мрачных людей, из молоденького каторжного, с тоненьким личиком и с тоненьким носиком, лет двадцати трех, уже убившего восемь душ, из кучки фальшивых монетчиков, из которых один был потешник всей нашей казармы, и, наконец, из нескольких мрачных и угрюмых личностей, обри́тых и обезображенных, молчаливых и завистливых, с ненавистью смотревших исподлобья кругом себя и намеревавшихся так смотреть, хмуриться, молчать и ненавистничать еще долгие годы – весь срок своей каторги.
— Федор Достоевский, Записки из Мертвого дома. Рассказы
А несколько человек умерло, когда их уже переносили на носилках, чистых, вымытых и обри́тых, из барака в барак.
— Константин Симонов, Солдатами не рождаются
Он весь сотрясся от волнения, - корни обри́тых волос стали торчком.
— Алексей Толстой, Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита. Похождения Невзорова, или Ибикус