В упомянутом выше слове ударение следует ставить на слог со второй буквой О — обертОнами.
Это был звук разбившегося стекла, но с неприятными оберто́нами, которые продолжали отзываться эхом в голове Тимо, хотя давно должны были затихнуть.
— Терри Пратчетт, Роковая музыка
Изобилуя оберто́нами, их вибрирующий хор рос, возносился к кульминации, звучал все громче, громче, и наконец по взмаху руки дирижера грянула финальная сверхчеловеческая, неземная нота, отбросив в небытие шестнадцать дудящих людишек, грянул гром в ля-бемоль мажоре.
— Олдос Хаксли, О дивный новый мир
Тактов тридцать или сорок, а затем на этом инструментальном фоне запел совершенно сверхчеловеческий голос: то грудной, то головной, то чистых, как флейта, тонов, то насыщенный томящими оберто́нами, голос этот без усилия переходил от рекордно басовых нот к почти ультразвуковым переливчатым верхам, далеко превосходящим высочайшее «до», которое, к удивлению Моцарта, пронзительно взяла однажды Лукреция Аюгари[50] единственный в истории музыки раз – в 1770 году, в Герцоргской опере города Пармы.
— Олдос Хаксли, О дивный новый мир
А за окном шарманочный вал все еще ползал на стертых штифтах, кружа на оси какие-то медные скрежеты, – но в ухе уже расхлопотались чуть-чути: скрежеты преображались в нежную мелодию, обрастали призвуками и оберто́нами, не слышимыми другим, не принятым в подданство чуть-чутева царства.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
А за окном шарманочный вал все еще ползал на стертых штифтах, кружа на оси какие-то медные скрежеты, – но в ухе уже расхлопотались чуть-чути: скрежеты преображались в нежную мелодию, обрастали призвуками и оберто́нами, не слышимыми другим, не принятым в подданство чуть-чутева царства.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка