Я убежден, что в других на́циях, в огромном большинстве, лгут только одни негодяи; лгут из практической выгоды, то есть прямо с преступными целями.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Неужели наш историк не знал, что вот эти-то великие и честные идеи (а не один барыш и шерсти клок) и торжествуют наконец в народах и на́циях, несмотря на всю, казалось бы, смешную непрактичность этих идей и на весь их идеализм, столь унизительный в глазах дипломатов и Меттернихов, что политика чести и бескорыстия есть не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
На существование этого «условного» разряда лучших людей, так сказать, официально признанных лучшими для высших целей порядка и твердости управления, – роптать нельзя: ибо происходят этого сорта «лучшие люди» по закону историческому и существовали доселе во всех на́циях и государствах с начала мира, так что никакое даже общество не могло устроиться и связать себя в целое без некоторого в этом роде добровольного над собою насилия.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Люди стремятся друг к другу, видимо, по признаку душевной близости, где нету разницы в на́циях, в профессиях и даже в уровне благосостояния.
— Фазиль Искандер, Сандро из Чегема
Но один раз он очень обнадёжил Павла Николаевича: говорили в палате о сосланных на́циях, и Вадим, подняв голову от своей геологии, посмотрел на Русанова, пожал плечами и тихо сказал ему одному: „Значит, что-то было.
— Александр Солженицын, Раковый корпус