Насупротив, посреди газона, под ветвистой сенью пышных деревьев, уже знакомый мне сенбернар сторожил велосипед своей хозяйки, а рядом молодая женщина, на сносях, посадив оцепеневшего от блаженства младенца на качели, тихо качала его, меж тем как ревнивый ребёнок лет двух или трёх всё мешал ей, стараясь толкнуть или потянуть доску качелей; кончилось тем, что доска сбила его с ног, и он заревел, лёжа навзничь на мураве́, а мать продолжала нежно улыбаться ни тому ни другому из рождённых уже детей.
— Владимир Набоков, Лолита
О, конечно, вы можете возразить мне, что женская красота — предприятие непрочное, но я смотрю на это шире: когда красота поблекнет, когда наступит мудрая красивая старость, за ней смерть, а потом разложение жизненной материи на первоначальные элементы, то из элементов моей дорогой жены снова получится что-либо не менее прекрасное: вырастет стройная белая кудрявая березка, под ней свежая шелковая травка, а над ней проплывет душистое жемчужное облачко, прольется несколькими жемчужными каплями и протечет светлым ручейком… И во всем этом — в березке, в облачке, в мураве́ и в каплях весеннего дождя — будет часть красоты моей прекрасной жены, именины которой мы сейчас так чинно и благородно празднуем.
— Аркадий Аверченко, Кубарем по заграницам
Здесь, в санатории, Евгений почувствовал, что он смертен, что ему придется расстаться с играющим миром, что больше не придется устраивать «grand rond s'il vous plait!»[40] на прекрасной мураве́, не придется ходить утром по синим улицам, заходить в дома различных архитектурных стилей, пить чай различной температуры, играть на пьянино, обучать молодых девушек любви, беспутно читать, слушать рассказы, разыгрывать сценки, утрированно чихать, кашлять, смеяться, есть и пить.
— Константин Вагинов, Козлиная песнь
С какою негою раскидывается солнышко по мураве́ их, на которой время подобрало оттенки зеленого, желтого, ржавого и дикого цветов!
— Иван Лажечников, Ледяной дом. Басурман
– Да, ой, – тихо вскрикнула она, бросила ведра и коромысло и побежала по мураве́, мелькая розовыми пятками из-под вышитого подола холщовой рубахи.
— Алексей Толстой, Петр Первый