Неспроста вернулся Брюсов к песням о «милой старине»; из старины он вызвал образ Агриппы; он вводит нас в атмосферу того освободительного движения в ми́стике, которое в лице Агриппы и Парацельса, учеников Тридгейма, породило, быть может, интереснейшее течение; течение это, правда, погасло в Иоанне Вейере, но оно продолжалось в учениках Парацельса – Боденштейне, Кунрате, ван Гельмонте и других до начала XIX столетия; течение это, быть может, и теперь живо и по-своему воскресает в современности; то, о чем заговаривает Стриндберг, стыдливо встает в образах Брюсова, намеренно завуалированных «археологической пылью»; нужно быть глухим и слепым по отношению к заветнейшим устремлениям символизма, чтобы не видеть в образах «милой старины», вызванных Брюсовым, самой жгучей современности.
— Валерий Брюсов, Огненный ангел
Значит, и я способен поддаваться этой ми́стике?!
— Фазиль Искандер, Сандро из Чегема
Поэтому, признав первого владельца кабинета эндурцем, я как бы дал фору маловероятной ми́стике, но, когда во втором кабинете оказались эндурцы, да еще так внезапно и враждебно осеклись, когда я открыл кабинет, произошла мгновенная кристаллизация идеи.
— Фазиль Искандер, Сандро из Чегема
Фауст недаром употребляет эти выражения: в ми́стике все чувственное выражается кругом; духовное — единицею, которой проявления: линия и треугольник, играющий столь важную роль в мистических книгах.
— Владимир Одоевский, Русские ночи
(В тяжелые минуты он всегда прибегал к ми́стике.) Тогда второй таракан вылез из-под блюдечка и пустился вдогонку за первым.
— Алексей Толстой, Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита. Похождения Невзорова, или Ибикус