Иногда стадо диких свиней смело перебегало заброшенный, запорошенный многолетней пылью, заросший ма́ками и кашкой, ржавый рельсовый путь, иногда зоркая рысь, притаившись в мрачной развалине фасада ситценабивной или бумагопрядильной фабрики, часами подстерегала серого зайчишку; орлы вили гнездо в поломанных, лишенных стекол трубах разрушенных обсерваторий… А в стенах бывшего Московского университета свила гнездо страшная шайка разбойников-китайцев, от которых трепетала вся округа.
— Аркадий Аверченко, Кубарем по заграницам
Две статистки или кассирши, этого никто уже не помнит, влюбились в режиссера Файера или Файдильмера (это неважно, важно, что он еврей и не стоит этого), обвязались будто красными ма́ками и упали вниз, причем в самом конце спектакля, чтобы не нарушать действия, – ис<кусст>во они тоже любили.
— Владимир Высоцкий, Роман о девочках
– Например, случай с Зирдой, чьи мертвые развалины поросли черными ма́ками? – спросила Пуна, вытягиваясь во весь невысокий рост.
— Иван Ефремов, Час Быка
При слабенькой лампочке было не разобрать, какие это акварели – хорошие или плохие, но все здешние, южные, с барханами, с саксаулом, с весенней, покрытой ма́ками степью, с цветущим урюком.
— Константин Симонов, Дни и ночи. Двадцать дней без войны
Смуглая щека Андрея и такой же, как и у отца, прямой мясистый нос с крутым вырезом ноздрей, широкое покатое плечо – зыряновская покать, этажерка, отяжеленная книгами; столик-треуголка у окна с живыми повислыми ма́ками; зеленая кадушка с фикусом, вымахавшим под потолок, широко разбросившим лапы-листья, и – такая тишина!
— Полина Москвитина, Черный тополь