Изгна́в себя из Мидлмарча, Уилл Ладислав не отрезал себе пути к возвращению.
— Джордж Элиот, Миддлмарч
И, прочитав сие исповедание, уже не так, как к иерею, но как к самому огненному серафиму, приступает каждый, готовяся раскрытыми устами принять с святой ложки тот огнепальный угль Святого Тела и Крови Господа, который долженствует в нем попалить, как тленный хворост, весь черный дрязг его прегрешений, изгна́в вечную ночь из души его, превратив его самого в просветленного серафима.
— Николай Гоголь, Ревизор
Оставалось бы только осудить его за то, что, будучи не в силах совладать с соблазнами своими, он не покончил с собой, например, как тот древний печерский многострадалец,[284] который, тоже будучи не в силах совладать с змием страсти, его мучившей, закопал себя по пояс в землю и умер, если не изгна́в своего демона, то, уж конечно, победив его.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Оставалось бы только осудить его за то, что, будучи не в силах совладать с соблазнами своими, он не покончил с собой, например, как тот древний печерский многострадалец, который, тоже будучи не в силах совладать с змием страсти, его мучившей, закопал себя по пояс в землю и умер, если не изгна́в своего демона, то, уж конечно, победив его.
— Федор Достоевский, Записки о русской литературе
Он жил среди картин, книг и цветов, изгна́в жену, заточив сына в Шлиссельбургскую крепость и не допуская к себе никого, даже родственников, жил в гордости и одиночестве, пугавших хлопотливую Москву.
— Юрий Тынянов, Пушкин. Кюхля