На третью ночь дурманящей дремоты она поджидала его с бутылкой анисовой настойки, какую, бывало, тайком пригубливала в компании сестрицы Ильдебранды, а потом в замужестве, после рождения детей, запираясь вместе с подругами своего зы́бкого мирка.
— Габриэль Маркес, Любовь во время чумы
Так полулежала она, развалясь в правом от меня углу дивана, школьница в коротких белых носочках, пожирающая свой незапамятный плод, поющая сквозь его сок, теряющая туфлю, потирающая пятку в сползающем со щиколки носке о кипу старых журналов, нагромождённых слева от меня на диване — и каждое её движение, каждый шарк и колыхание помогали мне скрывать и совершенствовать тайное осязательное взаимоотношение — между чудом и чудовищем, между моим рвущимся зверем и красотой, между моим рвущимся зверем и красотой этого зы́бкого тела в этом девственном ситцевом платьице.
— Владимир Набоков, Лолита
Как самодовольно дивился я тому, что она — моя, моя, моя, как нежно я пересматривал наш недавний полдневный сеанс под стоны диких голубей и планировал следующий, предвечерний, и я щурился в стрельчатых лучах и сравнивал мою Лолиту с другими нимфетками, которых скуповатый случай собирал вокруг неё для моего антологического услаждения и разбора; и нынче, положа руку этого зы́бкого тела в этом девственном ситцевом платьице возбудил во мне более острое влечение, чем она, или если и возбудил, так только в двух-трёх исключительных случаях, при особом свете, при особой смеси ароматов в воздухе — однажды (случай безнадёжный) бледная испанская девочка, дочка аристократа с тяжёлой челюстью, а другой раз — mais je divague[77].
— Владимир Набоков, Лолита
Их силуэты нависали над головами, как грозные башни, выходя далеко за пределы зы́бкого светового купола, образованного свечкой.
— Терри Пратчетт, Мор, ученик Смерти
Однажды ночью он пробудился от зы́бкого сна-забытья.
— Исай Калашников, Жестокий век