На этом я бы и закончил описание его, не будь у него странной привычки держать голову понуро (однако не от преклонных лет – так бывало и с учениками мистера Крикла после побоев), а его серые глаза, выпуклые и большие, со странным водянистым блеском, его рассеянность, покорность моей бабушке и детский восторг, когда она его хвалила, зарони́ли в меня подозрение, не помешан ли он немножко, хотя я и недоумевал, почему же он находится здесь, если он и в самом деле сумасшедший.
— Чарльз Диккенс, Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим
– О, как я рад, что вы не забыли! – воскликнул Урия. – Подумать только, что вы первый зарони́ли искру честолюбия в мое смиренное сердце и что вы этого не забыли!..
— Чарльз Диккенс, Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим
Но тень, которую своим непонятным поведением зарони́ли в его душу Дефаржи, не давала и ему покоя, и мрачные мысли не покидали его, хоть он и старался этого не показывать.
— Чарльз Диккенс, Повесть о двух городах
Однако многочисленные и недвусмысленные подробности создавшегося положения все же сумели пробить брешь в разухабистом скудоумии, свойственном монарху при жизни, и зарони́ли в его душу жутковатое подозрение: как бы ни называлось королевство, в котором он нынче пребывал, титул монарха Веренс явно утратил.
— Терри Пратчетт, Вещие сестрички
Внимательность и ласки последнего к невестке зарони́ли в ее скорбящую душу луч надежды на взаимность, и вдруг – с небес на землю – оказалось, что она, Генриэтта, служит королю только ширмою, загораживающею его ухаживания за ла Вальер.
— Кондратий Биркин, Временщики и фаворитки