Среди общественных зданий в некоем городе, который по многим причинам благоразумнее будет не называть и которому я не дам никакого вы́мышленного наименования, находится здание, издавна встречающееся почти во всех городах, больших и малых, именно — работный дом.[5] И в этом работном доме родился, — я могу себя не утруждать указанием дня и числа, так как это не имеет никакого значения для читателя, во всяком случае на данной стадии повествования, — родился смертный, чье имя предшествует началу этой главы.
— Чарльз Диккенс, Приключения Оливера Твиста
Ослепительный блеск этого вы́мышленного детства — бассейны, апельсиновые рощи, милые разгильдяи-родители, занятые в шоу-бизнесе, — полностью затмил тусклое однообразие детства подлинного, размышляя о котором я не могу вспомнить ничего, кроме унылой мешанины предметов: кеды, в которых я ходил круглый год, дешевые книжки-раскраски, старый, потрепанный мяч — мой вклад в игры с соседскими детьми.
— Донна Тартт, Тайная история
Может быть, заметят и то, что до сегодня я почти ни разу не заговаривал печатно о моей жизни в каторге; «Записки же из Мертвого дома» написал, пятнадцать лет назад, от лица вы́мышленного, от преступника, будто бы убившего свою жену.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
И она и Бодлевский всегда держали себя так умно, так осторожно, что ни малейшая тень не ложилась на честь и достоинство вы́мышленного имени Наташи.
— Всеволод Крестовский, Петербургские трущобы
Пантомима представляла послов различных стран на приеме у королевы вы́мышленного королевства.
— Феликс Юсупов, Конец Распутина. Мемуары