Ей хватило духу настоять на своем вопреки воле брата, но недоставало решимости удержаться от безрассудных сожалений о безрассудном бра́тнем гневе и от тоски по роскоши, окружавшей ее дома.
— Джейн Остeн, Эмма
Брат его женился, наслаждался супружеской жизнию, – за что же он, Петр Иваныч, обременит себя заботливостию о бра́тнем сыне, он, не наслаждавшийся выгодами супружества?
— Иван Гончаров, Обыкновенная история
Себастиян почитал Христофора, как отца, и, по древнему обычаю, беспрекословно во всем ему повиновался; ему и в мысль не приходило сомневаться в бра́тнем благоразумии; он играл, играл, учил, учил, и прямо, и вверх ногами, четырехлетнюю прелюдию своего наставника: но наконец природа взяла свое: Себастиян заметил у Христофора книгу, в которую последний вписывал различные жиги, сарабанды, мадригалы знаменитых тогда Фроберга[131], Фишера[132], Пахельбеля[133], Букстегуда[134]; в ней также находилась и славная керлева черная обедня, о которой Христофор не мог говорить равнодушно.
— Владимир Одоевский, Русские ночи