Ибо если уже позволительно самым бесстыдным и дерзким образом ставить под сомнение авторитет божьей церкви; если о не менее богода́нной монархии и священной особе короля говорится просто как о сменяемых позициях в целом каталоге других форм правления, которые можно выбирать по собственному вкусу; если, наконец, докатились до того, что самого Бога, лично Всемогущего Господа объявляют излишним и совершенно всерьез утверждают, что порядок, нравственность и счастье на земле мыслимы без Него, просто благодаря врожденной морали и разуму самих людей… о Боже, Боже! — тогда во всяком случае не стоит удивляться, если все идет вверх дном, и нравы вконец развратились и человечество навлекло на себя кару того, кого оно отрицает.
— Патрик Зюскинд, Парфюмер. История одного убийцы
Но постепенно юноша до того освоился с этими житейскими мелочами, что однажды ночью, самой взбалмошной из всех ночей, разделся догола в маленькой зале, служившей приемной, и обежал весь дом, балансируя бутылкой с пивом, установленной на его богода́нной подставке.
— Габриэль Маркес, Сто лет одиночества
И немало старался он разогнать лукавые мысли, яко врагом внушенные, яко помысл гордыни, от нее же – читывал он – и великие подвижники с высоты ангелоподобного жития падали… Тщетны труды, напрасны усилия – самообольщение и гордость смирением, гордость многотрудным своим подвигом, неслышно и незримо подтачивали душу его… «И в самом деле, – думывал он, – что ж за трудники, что за постники, что в богода́нной моей келейке привитают?
— Павел Мельников-Печерский, Княжна Тараканова и принцесса Владимирская