Мне вспоминалось строгое лицо наставника, беседовавшего всегда лишь с моим «большим сердцем», и я ясно понимал, что сюда, под чужую подушку, я приведен другим, маленьким, похотливо тру́щимся о ребра сердчишком.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Вначале никто не слышал из-за грохота джаза, стука тарелок, топота входящих и уходящих шагов того нового тембра, того хора обертонов, которые, непонятным образом для виолончелиста, возникали сейчас под его смычком, тру́щимся о струны.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Мне вспоминалось строгое лицо наставника, беседовавшего всегда лишь с моим «большим сердцем», и я ясно понимал, что сюда, под чужую подушку, я приведен другим, маленьким, похотливо тру́щимся о ребра сердчишком.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Вначале никто не слышал из-за грохота джаза, стука тарелок, топота входящих и уходящих шагов того нового тембра, того хора обертонов, которые, непонятным образом для виолончелиста, возникали сейчас под его смычком, тру́щимся о струны.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка