Пахло прибрежными тростниками праздным летним полуднем и морской солью с ноткой страстоцве́та.
— Джефф Вандермеер, Борн, 2016
Мать всю жизнь ассоциировалась у меня с тягучим, въевшимся в кожу запахом лекарств; от яркого костра девичьих надежд на счастливое супружество, не омрачённое невзгодами, засорившимися унитазами и прорванными батареями, осталось несколько крошечных угольков непрекращающейся грусти, от которых тянулась вверх узкая, как нить паутинки, полоска дыма, давно переставшая согревать разбитое сердце; без разбора, наплевав на предписания врачей, мать пичкала себя всеми успокоительными, какие могла отыскать: в небольшой прямоугольной деревянной шкатулке, отороченной разноцветным бархатом, лежали флаконы с настойками валерьяны, пиона, пустырника, высушенная трава страстоцве́та и зверобоя, из которых она заваривала чай, чтобы запить таблетки антидепрессантов, добытых далеко не всегда законным способом; из квартиры она старалась не выходить, предпочитая душистой хвойности леса густой сигаретный дым, аннексировавший маленькую кухню, полевым цветам, восторженно приветствовавшим солнце, – пепел, падавший на старый сатиновый халат, который она, кажется, никогда не стирала, а белоснежным барашкам облаков, плывшим по голубому небосклону, – накрахмаленные, отбелённые рубашки дикторов новостей на голубом экране; её глаза, прежде, как рассказывали мне, яркие, искрившиеся тёплым блеском ляпис-лазури, стали серыми и холодными; в редчайшие моменты просветления, когда порывы безудержной деятельности захватывали её, мать садилась за зингеровскую швейную машинку, полученную в наследство от бабушки, и шила простыни и шторы, мастеровито управляясь с громоздким маховым колесом, словно опытный рулевой с массивным штурвалом бригантины; в те часы на потрескавшихся губах матери даже возникала улыбка.
— Евгений Синичкин, Галевин. Роман в тринадцати любовных признаниях
Из потревоженной шевелюры выпорхнули и закружились в воздухе бледно-розовые лепестки страстоцве́та, в густых зарослях которого так уютно укрываться от посторонних глаз.
— Юлия Скуркис, Роковое наследие. Хроники Арринда
Оставшейся парочке повезло меньше, я попотчевал их смесью сушёного страстоцве́та с волчеягодником, также всегда находившейся у меня в кармане, в специальном отделении, скроенном так, чтобы ничего не просыпалось.
— Андрей Васильев, Час полнолуния, 2018
Когда мы пробегали мимо, я умыкнула цветок страстоцве́та и заткнула его за пояс.
— Ванесса Диффенбах, Язык цветов, 2011