«Uno, due, tre, quattro, cinque, sei, sette, otto, nove…» В своево́лии доблести он решил устоять и досчитать до тридцати.
— Луи де Берньер, Мандолина капитана Корелли
Тетенька может обвинить ее прямо в неповиновении, в дерзости, в своево́лии – и вследствие такого голословного обвинения, часто подтверждаемого холопкой-ключницей и некоторыми из таких же холопок-племянниц, которые находят выгодным подслуживаться тетеньке, обвиненная без дальних рассуждений попадает прямо-таки в Рабочий дом, а в прежнее, хотя и очень недавнее еще время, в придачу к Рабочему дому шли, бывало, и розги.
— Всеволод Крестовский, Петербургские трущобы
Правда, школьная мудрость не считается со всем этим: для нее существует только один и единственный разум; для нее данный человек и есть тот, каким он вышел из рук создателя;[64] созданный свободным, он не употребил во зло своей свободы; при всем своем своево́лии, он, подобно неодушевленным предметам, пребыл неизменным, повинуясь непреклонной силе; заблуждения без счета, грубейшие предрассудки, им порожденные, преступления, которыми он запятнал себя, – ничего из всего этого якобы не оставило следа в его душе.
— Петр Чаадаев, Философические письма