И ведь знает сам, что никакой себе пользы не принесет стонами; лучше всех знает, что он только напрасно себя и других надрывает и раздражает; знает, что даже и публика, перед которой он старается, и все семейство его уже прислушались к нему с омерзением, не верят ему ни на грош и понимают про себя, что он мог бы иначе, проще стонать, без рула́д и без вывертов, а что он только так со злости, с ехидства балуется.
— Федор Достоевский, Записки из Мертвого дома. Рассказы
Кариссими[152], Чести, Кавалли[153] хотели сбросить несколько уже устаревшие формы своих предшественников, дать пению некоторую свободу; но последователи сих талантов пошли далее: уже пение претворялось в неистовый крик; уже в некоторых местах прибавляли украшения не для самой музыки, но чтоб дать певцу возможность блеснуть своим голосом; изобретение слабело, игривость рула́д и трелей заступила место обработанных, полных созвучий.
— Владимир Одоевский, Русские ночи
В том-то и дело, что не слышал, ни нас, ни наших гамм, ганонов и галопов, ни материнских ручьев, ни Валерииных (пела) рула́д.
— Марина Цветаева, Проза