На другой же день Париж представлял грозную картину явного мятежа: все лавки были заперты, многие улицы оце́плены, граждане и купцы, вооруженные ружьями и алебардами, толпились на площадях, с громкими криками требуя освобождения Брусселя.
— Кондратий Биркин, Временщики и фаворитки
После бойни, продолжавшейся четверо суток, наступила тишина и мир осадного положения; улицы были еще оце́плены, редко, редко где-нибудь встречался экипаж; надменная Национальная гвардия, с свирепой и тупой злобой на лице, берегла свои лавки, грозя штыком и прикладом; ликующие толпы пьяной мобили сходили по бульварам, распевая «Mourir pour la patrie»[98], мальчишки 16, 17 лет хвастались кровью своих братий, запекшейся на их руках, на них бросали цветы мещанки, выбегавшие из-за прилавка, чтоб приветствовать победителей.
— Александр Герцен, Кто виноват?
К дереву крепко привязан под мышки мужчина, высокий, сутуловатый, желтоликий, с отчаянием в диких взорах; на нем одна рубашка; босые ноги оце́плены.
— Иван Лажечников, Ледяной дом. Басурман