Ближе, под красным пятном афиши, оду́тлое, в беспокойных складках лицо Росси, дряблеющая щека уперлась в ладонь, локоть в резную ручку кресла; мускулы у сгиба колен напряглись, а у виска пульсирует артерия.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Только теперь я мог рассмотреть его: лицо Готфрида Лёвеникса – чуть оду́тлое, со смело прорезанным ртом, было как-то заостренно и сквозисто, и только в раскале неподвижных, но обжигающих глаз таилась неистребимая жизнь.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Сняв оду́тлое хрупкое стеклышко с циферблатных цифр, я выпилил тонким напильником, припасенным заранее, еле заметную треугольную выемку в край стекла.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Ближе, под красным пятном афиши, оду́тлое, в беспокойных складках лицо Росси, дряблеющая щека уперлась в ладонь, локоть в резную ручку кресла; мускулы у сгиба колен напряглись, а у виска пульсирует артерия.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Только теперь я мог рассмотреть его: лицо Готфрида Лёвеникса – чуть оду́тлое, со смело прорезанным ртом, было как-то заостренно и сквозисто, и только в раскале неподвижных, но обжигающих глаз таилась неистребимая жизнь.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка