Джунгли сомкнулись над ними, как могила; и, долгие часы гребя в изнеможении – и все же неистово – по непостижимым, запутанным, соленым протокам, над которыми нависали образующие купола монументальные деревья, Аюба-Шахид-Фарук безнадежно заблудились; то и дело они оборачивались к будде, а тот указывал: «Сюда», а потом: «В эту сторону»; но, хотя они и гребли, не щадя себя, не думая об усталости, возможность преодолеть это место лишь слабо маячила впереди, словно призрачный огонек; и наконец они окружили своего до сих пор безупречного следопыта, и, наверное, увидели проблеск стыда или облегчения в его глазах, обычно мутнова́то-голубых; и вот Фарук шепчет под могильной зеленью леса: «Ты сам не знаешь.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Ермаков принес огромную бутыль спирта, а Прохор – мешок герметически закупоренных банок с мутнова́то-желтой жидкостью.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон
Семен Иванович задумчиво оделся, долго расчесывал бородку и волосы, посматривая на себя в стенное зеркало, - из мутнова́то-ртутной глубины его глядело на Невзорова лицо...
— Алексей Толстой, Гиперболоид инженера Гарина. Аэлита. Похождения Невзорова, или Ибикус