Странное зрелище предстало передо мной – здесь было так тесно и темно, что сначала я ничего не мог разобрать; постепенно, когда глаза мои привыкли к мра́ку, мне показалось, будто я очутился в центре картины ван Остаде.[40] Я находился среди бимсов, рымболтов и корабельного груза, коек для эмигрантов, среди сундуков, узлов, бочек и куч разнообразного багажа; кое-где висели тусклые фонари, чуть подальше лучи дневного света, проникавшего сквозь виндзейль или люк, падали на сгрудившихся людей, а люди переходили с места на место, разговаривали, плакали, завязывали между собой дружбу, ели, пили.
— Чарльз Диккенс, Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим
Все, кого он любил, уходили навстречу Мра́ку, вряд ли придется свидеться с ними еще раз.
— Джон Толкин, Властелин колец
Ибо подобно молнии сверкнула в нем мысль о том, что Мрак, в конце концов, не вечен и что есть в мире свет и красота, до которых никакому Мра́ку не добраться.
— Джон Толкин, Властелин колец
Глаза постепенно привыкали к мра́ку: медленно прорисовывались темные своды, черные провалы ведущих куда-то коридоров, светлые пятна отдушин под самым потолком.
— Борис Васильев, Завтра была война
Для Вервена были равны и зло, и добро, и минута, и век; он радовался и мра́ку, и солнцу, везде видел мгновенную красоту, всем наслаждался, покорный малейшему ветерку без мысли о ропоте — и был истинно счастлив.
— Алексей Ремезов, Сказка серебряного века