Уловы у них небогаты Их презирает честный люд Жандармы спуску не дают Клиент попадается грязный Заразный, заразный Клиент попадается разный И каждому - а их не счесть Дай на седьмое небо влезть Свой хлеб никогда эти крали Не крали, не крали Свой хлеб никогда эти крали Тут кто заплатит, тот жених Но бабье счастье не для них Мечта о супружеском ложе Их гложет, их гложет Мечта о супружеском ложе Они нужны, они в ходу Пока свежи, пока в цвету Лет в тридцать уже потаскушки Старушки, старушки Лет в тридцать уже потаскушки И ты, замо́рыш, слышь, не смей Не смей подтрунивать над ней Над бедною старой лоханкой Вакханкой, вакханкой Над бедною старой лоханкой Над кем смеешься ты, лопух?
Меня смех разбирает, когда я слышу, как какой-то Замо́рыш Джо исходит криком каждую ночь.
Утром Замо́рыш Джо выходил из палатки измученный, перепуганный, истерзанный чувством собственной вины, -- не человек, а изъеденная оболочка человека.
Однажды ночью, когда Хэвермейер выстрелил в мышь, Замо́рыш Джо выскочил из палатки босой, вопя что было мочи.
Он приказал, чтобы Замо́рыш Джо четыре раза в неделю летал на связном самолете, что освобождало эскадрилью от его присутствия на четыре ночи, и эта мера, как я все меры подполковника Корна, оказалась целительной.