Казаки подходили к Бунчуку́, совали черствые краюхи ладоней, наклоняясь, вглядывались при свете фонаря в его большое, угрюмоватое лицо, называли то Бунчуком, то Ильей Митричем, то Илюшей, но во всех голосах одним тоном звучал товарищеский, теплый привет.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон
Неделю, две, три? – наклоняясь к Бунчуку́, спрашивал военный и просто, выжидающе улыбался.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон
Конец ее располосовал Бунчуку́ щеку.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон
Подняв глаза, увидел в пятнадцати шагах сомкнутый строй казаков: один, большой, с прищуренными зелеными глазами, с челкой, упавшей из-под козырька на белый узкий лоб, клонясь вперед, плотно сжимая губы, целил ему – Бунчуку́ – прямо в грудь.
— Михаил Шолохов, Тихий Дон
И тогда… – Монголы не могли еще предвидеть, что будет тогда и как они станут управлять завоеванной Вселенной… – Тогда, кто захочет, останется с трусливыми жителями «вечерних стран», чтобы бить их плетьми по склонившимся затылкам, приучая к покорности монгольскому бунчуку́.
— Василий Ян, К «последнему морю». Огни на курганах. Юность полководца