Потом вошли в моду попугаи и экономи́сты,[310] академические интриги и энциклопедисты,[311] каланбуры и магнетизм,[312] химия и драматургия, метафизика и политика.
— Николай Карамзин, Бедная Лиза
Потом вошли в моду попугаи и экономи́сты… – Попугаи вошли в моду в эпоху рококо и как деталь интерьера, и в качестве занятия светской дамы (в антитезе «простой» канарейке как детали третьесословного быта).
— Николай Карамзин, Бедная Лиза
Неправда, — оно в очью совершается, только в другой сфере: господа экономи́сты-утилитарии, возясь единственно над вещественными рычагами, также роются лишь в том соре, который застилает для них настоящую цель и природу человечества, и ради своих смрадных подвигов, вместе с банкирами, откупщиками, ажиотерами, торговцами и проч., почитают себя в праве занимать первое место в человеческом роде, предписывать ему законы и указывать цель его. — В их руках и земля, и море, и золото, и корабли со всех сторон света; кажется, они все могут доставить человеку, — а человек недоволен, существование его неполно, потребности его не удовлетворены, и он ищет чего-то, что не вносится в бухгалтерскую книгу.
— Владимир Одоевский, Русские ночи
В начале нашего века жил человек по имени Мельхиор Жиойа,[67] о котором английские и французские экономи́сты упоминают в истории науки, для очистки совести, хотя, верно, никто из них не имел терпения прочесть около дюжины томов in 4ь, написанных смиренным Мельхиором, — этот чудный подвиг глубокомыслия и учености.
— Владимир Одоевский, Русские ночи
(Не сам он, конечно, вёл промышленные вопросы, потому что у него не было такого узкого уклона, их согласовывали инженера и экономи́сты, а уже за ними самими осуществлял спецконтроль Русанов.) Работники все его любили, и теперь лестно было узнать, как о нём беспокоятся.
— Александр Солженицын, Раковый корпус