Иные говорят только о всемогуществе царя, о правительственном произволе, о рабском духе подданных; другие утверждают, напротив, что петербургский империализм не народен, что народ, раздавленный двойным деспотизмом правительства и помещиков, несет ярмо, но не мирится с ним, что он не уничтожен, а только несчастен, и в то же время говорят, что этот самый народ придает единство и силу колоссальному ца́рству, которое давит его.
— Александр Герцен, Кто виноват?
Совершенно не знаю; да и уверен, что его нет вовсе, но это тот самый Воробьев, который свирепствует на всех линиях, который налагает произвольные таксы, который силой выносит пассажиров из вагона, который крушит поезды, который гноит по целым месяцам товары на станциях, который беспардонно вредит целым городам, губерниям, ца́рству и только кричит диким голосом: «Прочь с дороги, я иду!» Но главная вина этого пагубного пришельца в том, что он стал над народом как соблазн и развратительная идея.
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Порою и сами мы в иных делах стоим на распутье: что благо и что в ущерб церкви и ца́рству?
— Валентин Костылев, Иван Грозный
И многие ли из московских вельмож понимают, какой убыток от того Московскому ца́рству?!
— Валентин Костылев, Иван Грозный
– Теперь моему ца́рству, – зашевелились снова бумажные губы, – и вот в этой картонной коробке для карт – просторно.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка