Третий, человечий, персонаж принадлежит не к людям-фабулам, а к людям-темам: люди-фабулы очень хло́потны для сочинителя, – в их жизнях много встреч, действий и случайностей; попадая в рассказ, они растягивают его в повесть, а то и в роман; люди-темы существуют имманентно, бессюжетные жизни их в стороне от укатанных дорог, они включены в ту или иную идею, малословны и бездеятельны: одним из таких и был мой герой, все бытие которого сплющилось меж двух книг, о которых сейчас расскажу.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Третий, человечий, персонаж принадлежит не к людям-фабулам, а к людям-темам: люди-фабулы очень хло́потны для сочинителя, – в их жизнях много встреч, действий и случайностей; попадая в рассказ, они растягивают его в повесть, а то и в роман; люди-темы существуют имманентно, бессюжетные жизни их в стороне от укатанных дорог, они включены в ту или иную идею, малословны и бездеятельны: одним из таких и был мой герой, все бытие которого сплющилось меж двух книг, о которых сейчас расскажу.
— Сигизмунд Кржижановский, Клуб убийц Букв
Третий, человечий, персонаж принадлежит не к людям-фабулам, а к людям-темам: люди-фабулы очень хло́потны для сочинителя, – в их жизнях много встреч, действий и случайностей; попадая в рассказ, они растягивают его в повесть, а то и в роман; люди-темы существуют имманентно, бессюжетные жизни их в стороне от укатанных дорог, они включены в ту или иную идею, малословны и бездеятельны: одним из таких и был мой герой, все бытие которого сплющилось меж двух книг, о которых сейчас расскажу.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка