Когда же церемония подошла к концу, двери школы были распахнуты толстобрю́хим усатым охранником, и дети поочерёдно начали классами входить в школу.
— Владислав Зубарев, Я прошу тебя, ЖИВИ, 2020
И, отворачивая очарованный взор свой, упоенный потаённым многозвучием этого странного сродства святолепных телес с адовыми извержениями, я узрел на боках портала, под глубокими аркадами, множество высеченных на контрфорсах в промежутках между хрупкими колоннами, поддерживающими и украшающими их, вьющихся посреди изворотов изобильной растительности, окутывающей оголовья этих колонн, и карабкающихся наверх к лесоподобным пролётам бессчётно повторяющихся арок – других видений ужасающего, жуткого вида, чьё явление в этом священном приюте могло быть связано только с их параболическим и аллегорическим содержанием и с неким моральным уроком, который ими задавался; там видел я жену похабную, оголённую, со спущенной кожей, угрызаемую нечистыми лягвами, уязвляемую аспидами и уестествляемую толстобрю́хим сатиром с крупом грифа, с ногами, утыканными жёстким пером, и с бесстыжею глоткою, выкликающею ему же самому вечное посрамление; видел я и скупца, коченеющего смертным холодом на своём ложе под колоннами и навесами беззащитною жертвою злой бесовской когорты, на него бросающейся, рвущей с последними хрипами из греховной глотки душу в образе младенчика (но не для вечной жизни, о горе! нарождающегося); видел и горделивца, которому лютый бес плотно сел на плечи, ткнувши когти тому в очи, в то время как двое чревоугодников рвали один из другого клочья мерзостного мяса, и видел других существ, с козлиными рожами, львиными шкурами, пантерьими зубьями, пленённых в огненном лесу, горячее их дыхание чуял на щеках.
— Умберто Эко, Имя розы, 1980