Изображая умиленье, Восторг и гнев или тоску, Мы по ничейному веленью К чужому тянемся куску И бродим с краской от скамеек На вечно согнутых горбах, Хлебая дождь из детских леек, Изображая на гербах Личину воли и бессердья, Чтоб дрогнул всяк сторо́нний взор, Потея гнилью от усердья Другим на смех, себе в позор.
Вот почему не каждый день мы имеем возможность воспринимать что нам хочется, вот почему мы так часто абсолютно равнодушны ко всевозможному разношумью, разнозвучью вокруг и запросто выполняем какую-то работу, слыша и видя только ее, и вот почему тоже немало часто мешает нам производить какое-то дело даже самое малое: чей-то сторо́нний далекий разговор, неразборчивый шепот, музыка, присутствие человека, людей, предметов, позвякивание посуды на кухне, чье-то шарканье подошв в прихожей -- и мы уже раздражены, все это вспыхивает в расширенном луче нашего медитационного сознания и слепит нас как встречный свет, когда мы рискнули вести автомобиль нашего дела, приходится постоянно прищуриваться в чувствах и ощущениях, мыслях, чтобы не упустить, разглядеть дорогу, но все равно, скорость нашего продвижения в такой день невысока.
Самая большая ошибка, в которую может впасть сторо́нний наблюдатель в этом мире, - романтизация примитива, - иронично заметил он.
Если сторо́нний человек возьмет вотчину в заклад в большей цене, и вотчич станет бить челом, то последний может взять эту вотчину в заклад, в меру чего она стоит, а что сторо́нний человек дал взаймы лишнего, то у него деньги пропали.
Хладнокровный сторо́нний зритель подивился бы ловкости, сметливости и проворству, с какими гайдамаки обыскивали и опоражнивали захваченный ими обоз.