Стивен Дедал наблюдал сквозь подернутое паутиной окно, как пальцы ювелира ощупывали потускне́вшую от времени цепочку.
— Джеймс Джойс, Улисс
В полночь Салем проснулся и обнаружил, что все еще сжимает в правой руке колдовской пергамент Мутасима Прекрасного; и поскольку северный ветер продолжал легонько задувать в комнату, Салем решил пробраться в шлепанцах и халате по темным коридорам прекрасного дворца, мимо собранных здесь обломков умирающего мира, ржавых доспехов и старинных ковров, веками доставлявших пропитание биллиону бабочек дворцовой моли; мимо гигантской форели-барбуса, что резвилась в стеклянном море, и выставленных в изобилии охотничьих трофеев, включая потускне́вшую золотую куропатку на тиковой подставке, память о той охоте, когда прежний наваб в обществе лорда Керзона{226} и прочих гостей подстрелили за один день 111 111 этих птиц; мимо чучел убитой дичи прокрался Салем на женскую половину, где спали дамы и служанки, потом, принюхавшись, выбрал нужную дверь, повернул ручку и вошел.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Воняло от нас от всех: от Шахида, который давил (пяткой, облаченной в драный ботинок) скорпиона на грязном полу покинутой хижины; от Фарука, который нелепейшим образом обшаривал карманы в поисках ножа, чтобы обрезать волосы; от Аюбы, который уткнулся лбом в оплетенный паутиной угол, и паук спокойно гулял по его макушке; и от будды тоже: будда вонял до небес, сжимая в правой руке потускне́вшую серебряную плевательницу и пытаясь припомнить собственное имя.
— Салман Рушди, Дети полуночи
Ветер тихо шевелил потускне́вшую золотую бахрому на малиновом полотнище, свисавшем над древком тяжелыми, литыми складками.
— Михаил Шолохов, Донские рассказы