Уходящие обращены к мра́ку, вновь прибывающие – к свету.
— Виктор Гюго, Отверженные
Странное зрелище предстало передо мной – здесь было так тесно и темно, что сначала я ничего не мог разобрать; постепенно, когда глаза мои привыкли к мра́ку, мне показалось, будто я очутился в центре картины ван Остаде.[40] Я находился среди бимсов, рымболтов и корабельного груза, коек для эмигрантов, среди сундуков, узлов, бочек и куч разнообразного багажа; кое-где висели тусклые фонари, чуть подальше лучи дневного света, проникавшего сквозь виндзейль или люк, падали на сгрудившихся людей, а люди переходили с места на место, разговаривали, плакали, завязывали между собой дружбу, ели, пили.
— Чарльз Диккенс, Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим
Крепость возвращалась к мра́ку и молчанию, оставаясь зоркой и выжидающей.
— Джон Толкин, Властелин колец
Я вот, например, написал в январском номере «Дневника», что народ наш груб и невежествен, предан мра́ку и разврату, «варвар, ждущий света».
— Федор Достоевский, Дневник писателя
Для Вервена были равны и зло, и добро, и минута, и век; он радовался и мра́ку, и солнцу, везде видел мгновенную красоту, всем наслаждался, покорный малейшему ветерку без мысли о ропоте — и был истинно счастлив.
— Алексей Ремезов, Сказка серебряного века