В упомянутом выше слове ударение следует ставить на слог с первой буквой А — избрАнника.
Как это всем известно, при посвящении папы над тонзурой избра́нника сжигают кусок пакли, произнося сакраментальное «sic transit gloria mundi» [12].
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Так и здесь: каждая встреча страстна, мало – каждая мысль, входящая в сознание, в данном случае образ, влечет прилив страстного чувства – кровь, так сказать, сама открывает себе клапаны; но эмоция, возникнув в отсутствие носителя образа, легко направляется по другим путям; люди этого типа влюбления влюблены только при встречах, образ избра́нника всегда быстро находит дорогу к чувству, но чувство их не знает дороги к избраннику, кровь, устремляясь к любви, сама себе закрывает сердечные клапаны.
— Сигизмунд Кржижановский, Тринадцатая категория рассудка
Как это всем известно, при посвящении папы над тонзурой избра́нника сжигают кусок пакли, произнося сакраментальное «sic transit gloria mundi».[3] И вот, как клялся мне хозяин лавки, которому я не имел основания не верить, – во время совершения этой церемонии над Пием, как раз в момент произнесения сакраментальных слов, внезапным ветром унесло кусок пакли, который ему, собирателю раритетов, и удалось приобрести за некую сумму: «Синьор может сам убедиться, – раскрыл прахопродавец коробочку, – что пакля обожжена у краев и пахнет гарью».
— Сигизмунд Кржижановский, Возвращение Мюнхгаузена
В первом случае оно затуманено дымкой, придающей всему оттенок тишины и грусти, когда все, даже сейчас перед глазами стоящее, воспринимается человеком как отзвук из прошлого, словно бы он живет второй жизнью, что повторяет первую, но повторяет как сон; во втором случае оно переполнено ярким, победоносным светом: все видно, все ясно, все живет вечно — ничто не уходит бесследно, все движется и кипит, блещет самоцветной радугой; здесь властвует Жизнь, ни с кем ничего не деля, ничего не уступая ночи, сохраняя все для себя, требуя каждую минуту жертвы от своего избра́нника — с тем чтобы в следующую минуту с царственной щедростью отблагодарить его тысячекратно; здесь потребны человеку неослабные усилия разума и жаркое горение души!
— Леонид Соловьев, Повесть о Ходже Насреддине
Тут нет насилия со стороны нового государя, нет срама народу, который добровольно, обдуманно отрекается от своего первобытного управления и повергается к стопам державного избра́нника.
— Петр Чаадаев, Философические письма